Забайкальское региональное отделение
Общероссийской общественной организации
«Союз писателей России»

     Трудно  сказать,  что  могло  бы стать с парнем из забайкальской глубинки Алёшкой Казанцевым от этого раннего удара судьбы.  Немало ровесников в подобных обстоятельствах сгинуло до срока. Но, как сказал ещё один, не менее испытавший, а ныне известный поэт: «судьба, как провидица, по силам вручает и крест». Не сразу и не безропотно, судя по стихам, принял свой крест Алексей Казанцев:

      Родился я – мне Богом дан
      Пытливый ум, душа, талант.
      В награду или в наказанье?..
      ……………………………………

      ...Господь! Ведь это не случайно.
      Зажги в моём мозгу свечу.
      Я эту тьму открыть хочу,
      В ней моё счастье – ТАЙНА.
      Чтоб не томила больше мысль:
      Что значит смерть, что значит жизнь.
      Награда или наказанье?

     Страница за страницей, медленно и с нарастающим сочувствием к мятущейся душе вчитываюсь, нет, не в стихи – в годы не простой жизни. И невольно всплывает в памяти цветаевское: «О, Боже мой, как объяснить, что поэт прежде всего – СТРОЙ ДУШИ!» 
      Алексей Казанцев  свой  строй  души  начал  ощущать  рано.  Он  родился в благодатном краю, который много позже его друг – прозаик Олег Димов – назовёт Кыринией. Алексей примет это название с маху, может быть, даже с некоторой завистью, что не ему, поэту, оно явилось. Ведь это он вырос в такой благодати, «где небо ближе близости, где речка светлей светлости, где ивы гибче гибкости…» Милая малая родина не отпускает его ни на минуту:

      …Родины чувства такие певучие,
      Самые мудрые, самые нежные…
     …………………………………….
      Только сегодня осознанным стало
      Всё, что теперь вспоминать нестерпимей –
      Солнце над чащей, косуль на увалах
      И вдоль реки васильковые сини…

      Свет памяти и озаряет и тревожит:

      Я детство прошедшее слышу.
      И хочется сердцу с тоской
      Забраться на старую крышу
      И солнце потрогать рукой.

      Он вырос в семье, где стихи звучали по-бытовому естественно почти каждый день. Очень энергичный по натуре, неравнодушный ко всему, глава семьи – Георгий Антонович – своё отношение к окружающей действительности нередко выражал рифмованными строками – едкими, хлёсткими, с сарказмом. Ну вот хотя бы так:

      В Кыру прилетел небольшой самолёт.
      Дверь отворилась и Ленин идёт.
      Без слуг, без холуев и прямо в лесхоз.
      Наш бедный директор аж к стулу примёрз:
      – Ильич, вы откуда, ведь Вас в живых нет!
      – Сейчас же кладите на стол партбилет!
      Вы часто позорите честь коммуниста,
      И совесть у Вас, вижу, архи нечиста…
 

    Наверняка, отец, работавший в том самом лесхозе, из-за своей принципиальности и правдолюбия слыл неуживчивым, наверняка сам от этого страдал, но отношением к жизни наделил и своих детей. 

      Рассвета над родиной ради,
      В процессе великой борьбы
      Внимал ты отверженной правде
      И зову осипшей трубы.
      И нас приучал несмышлёных
      Противиться духу толпы
      И падать без всхлипов и стонов
      На скользких ступенях судьбы. («Памяти отца»)
 

      Неудивительно,  что  сыновья  –  и  Алексей,  и  младший  Аркадий,  по  нелепой  случайности  преждевременно ушедший из жизни, стали рано проявлять себя в творчестве.
     Повезло поэту и с первой учительницей – Полиной Афанасьевной Токмаковой, которая осталась для него образцом Учителя. Потому именно ей посвятил он эту книгу. И хотя по-прежнему, как всякий сельский хулиганистый мальчишка, Алексей продолжает называть свою любимицу «училкой», свет благодарной памяти исходит от этих искренних строк:

      Училка моя, Полина
      Афанасьевна Токмакова,
      Любила меня как сына,
      Капризного, бестолкового.
      Брала мою руку в руку
      И на листочке белом
      Писала за буквой букву –
      Послушно перо скрипело.
      Ах, какие ж то были буквы!
      Впредь не видал круглее.
      И не встречал теплее
      Из рук человеческих руку…
      Училка моя родная – начала наук наука…
      Всюду Вас вспоминаю
      и чувствую Вашу руку
      во всех лабиринтах жизни,
      везде, где бы только ни был…
      За чувства мои, за мысли,
      за песни, за всё спасибо!

     А  вот  на  вопрос,  у кого Алексей учился писать стихи и кого считает своим наставником, лукаво усмехается: «Учусь у графоманов – читаю плохие стихи и понимаю – так писать нельзя!» И с улыбкой итожит: «Несовершенство учит меня совершенству…» Ну можно ли сказать лучше?

     И всё-таки по стихам А. Казанцева легко определить его истинных учителей в поэзии. Книга насыщена известными именами, в ряду которых: Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Сергей Есенин, Александр Блок, Борис Пастернак, Марина Цветаева, Николай Рубцов…
    Вероятно какую-то печать наложило на его творчество и общение с земляками: Михаилом Вишняковым, Олегом Димовым, Владимиром Сажиным, Вячеславом Вьюновым, Николаем Ярославцевым, Александром Гордеевым…
      Лёгкой иронией и одновременно неподдельным теплом веет от строчек посвящения Борису Макарову:

      У Бориса в Акше
      Вдоль забора капуста.
      Вызывает уже
      Восхищённое чувство.
      Со стихами корзина.
      Мир и свет на душе.
      Чай с душистой малиной
      У поэта в Акше.

     К слову сказать, собратья по перу безоговорочно приняли Алексея Казанцева в ряды Забайкальской краевой общественной писательской организации и рекомендовали к вступлению в Союз писателей Российской Федерации. Что ж, давно пора: в его творческом багаже уже около десятка книг: «Трубный зов», «Зарево звонкой зари», «Жажда жить», «Багульниковый май», «Раскалённый до счастья зенит»…  Лучшее из них и вошло в «Перекат».

​

      – Ну, а как не писать, если само оттуда идёт! – говори, он, взмахнув над головой рукой.  Хотя есть у поэта и такие строки:

​

      Стихи писать хотел забросить
      и впредь не брать карандаша.
      Какое дело мне до сосен
      или до шума камыша?
      Какое дело до рассветов
      и до закатов? Что мне в том?
      И без того зовут поэтом,
      то есть Алёшкой-дурачком.
      Я не писал почти полгода,
      сажал картошку и морковь.
      В душе моей звенело что-то,
      а в жилах леденела кровь.
      Но я удерживал, как рвоту,
      в земной душе небесный звон.
      Вдруг обезумевшие ноты
      запели сами в унисон
      поющим соснам и рассветам,
      закатам, звёздам, камышам –
      и я опять пишу, при этом
      грызу, как прежде, карандаш.

      Что ж, остаётся только улыбнуться последней, не совсем попадающей в рифму строчке, и пожелать Алексею Георгиевичу Казанцеву больше не бросать карандаша – пусть из-под него чаще выходят интересные, трогающие сердце читателя стихи! Пусть «каждый миг отзовётся золотой убеждённой струной» – ведь поэт сам признаёт, что «после бурь очень нежно поётся, если сердце полно тишиной».

​

Галина Рогалёва.
Опубликовано в «Читинском обозрении», № 16, 22 апреля 2015 г.